Победители или побежденные?
Я считаю, что во всех уголках мира мы разделяем радость, с которой европейцы празднуют сороковую годовщину конца Второй Мировой войны. Но, чтобы отдать дань истории, памятная дата должна быть не 8 мая 1945, в день, когда война завершилась в Европе, но чуть позже: когда Япония сдалась под влиянием ужаса, вызванного уничтожением Хиросимы. Разница в датах симптоматична для колониальной психологии: европейцы не могли понять, что мировая война продолжалась после того, как Европа перестала воевать.
Однако для жителей других миров, менее интровертных, настоящей точкой отсчета стало поражение Японии. Не только потому, что оно отсчитывалось от последнего взрыва — который убил 60 тысяч людей, ранил более 100 тысяч и уничтожил практически весь город за минуту, — но также потому, что оно ознаменовало конец средневековой концепции войны и мира и дало начало современному ядерному кошмару, который будет держать человечество в своих руках еще 10 тысяч лет. Его историческое значение столь же важно, сколь оно ужасающе.
В любом случае это важная памятная дата для всего человечества. И также это возможность спросить себя, что она значит для нас: тех, кто никогда не принимал участие в спектакле, но наблюдал за ним с балкона за двумя океанами. Мне тогда было пятнадцать лет, я готовился к экзаменам в колледж, затерянный среди ледников колумбийских Андов, и война в Европе была лишь разбросом цветных булавок на настенной карте, испещренной пометом мух. Голубые булавки (ах, невинность!) были нацистами.
Я уже обнаружил, что это была семантическая и политическая бессмыслица: называть «союзниками» страны, которые боролись вместе, с радостью и удовольствием, несмотря на ужасы нацизма. Мой ранний антисталинизм (сегодня уже залежалый) не мог понять, как Европа и США объединили усилия с Советским Союзом, а тот с ними, поэтому наиболее разумным казалось, что они воюют друг против друга, включая нацистов, конечно: все против всех.
Затем, когда США совершили в Хиросиме массовое убийство, самое большое, самое преднамеренное и самое трусливое за всю человеческую историю, со мной случилось самое страшное, что может статься с мальчиком пятнадцати лет: я оказался в мире без героев. Очевидно, я еще не осознавал тот факт, что я наблюдал за спектаклем с того огромного балкона, который мы сейчас определяем как Третий мир. Балкон всегда отстает от великих материальных побед нашего времени, но оттуда мы, местные жители, присоединяемся к празднику победителей. И мы делаем это с радостью и благодарностью с другого конца света, даже если в конце концов и не знаем, проиграли мы или победили во Второй Мировой войне.
Г. Г. М.
Перевод с испанского на французский: Клод Фелл
3 мая 1985, L'événement
Однако для жителей других миров, менее интровертных, настоящей точкой отсчета стало поражение Японии. Не только потому, что оно отсчитывалось от последнего взрыва — который убил 60 тысяч людей, ранил более 100 тысяч и уничтожил практически весь город за минуту, — но также потому, что оно ознаменовало конец средневековой концепции войны и мира и дало начало современному ядерному кошмару, который будет держать человечество в своих руках еще 10 тысяч лет. Его историческое значение столь же важно, сколь оно ужасающе.
В любом случае это важная памятная дата для всего человечества. И также это возможность спросить себя, что она значит для нас: тех, кто никогда не принимал участие в спектакле, но наблюдал за ним с балкона за двумя океанами. Мне тогда было пятнадцать лет, я готовился к экзаменам в колледж, затерянный среди ледников колумбийских Андов, и война в Европе была лишь разбросом цветных булавок на настенной карте, испещренной пометом мух. Голубые булавки (ах, невинность!) были нацистами.
Я уже обнаружил, что это была семантическая и политическая бессмыслица: называть «союзниками» страны, которые боролись вместе, с радостью и удовольствием, несмотря на ужасы нацизма. Мой ранний антисталинизм (сегодня уже залежалый) не мог понять, как Европа и США объединили усилия с Советским Союзом, а тот с ними, поэтому наиболее разумным казалось, что они воюют друг против друга, включая нацистов, конечно: все против всех.
Затем, когда США совершили в Хиросиме массовое убийство, самое большое, самое преднамеренное и самое трусливое за всю человеческую историю, со мной случилось самое страшное, что может статься с мальчиком пятнадцати лет: я оказался в мире без героев. Очевидно, я еще не осознавал тот факт, что я наблюдал за спектаклем с того огромного балкона, который мы сейчас определяем как Третий мир. Балкон всегда отстает от великих материальных побед нашего времени, но оттуда мы, местные жители, присоединяемся к празднику победителей. И мы делаем это с радостью и благодарностью с другого конца света, даже если в конце концов и не знаем, проиграли мы или победили во Второй Мировой войне.
Г. Г. М.
Перевод с испанского на французский: Клод Фелл
3 мая 1985, L'événement
Статья вышла к 40‑летию окончания Второй мировой войны. На развороте расположили небольшие эссе писателей и политических деятелей: Альберто Моравиа, Рональда Рейгана и других.
