«Я отказываюсь принять конец человечества, — сказал Уильям Фолкнер, получая Нобелевскую премию во времена мрачного рассвета ядерной эры. —  Достаточно легко сказать, что человек бессмертен просто потому, что он выстоит; когда в красном зареве догорающего вечера зазвучит последний роковой звон и угаснет эхом в последних ничтожных горах… по-прежнему останется один звук: его щуплый и неутомимый голос, всё еще говорящий».

У Габриэля Гарсиа Маркеса, другого лауреата Нобелевской премии и самого известного ученика Фолкнера, появляется иной взгляд на эту тему. В его новом романе журналист — старый третьесортный писака, пожизненный холостяк, уродливый, стеснительный, нафталиновый завсегдатай битком набитого борделя в унылом и безымянном латиноамериканском городе — изо всех сил борется с последним роковым звоном и догорающим вечером своей жизни. Герой отказывается принять не конец человечества, а угасание весьма конкретного человека: его самого. Накануне своего 90-летия, чувствуя холодок приближающейся смерти, он решает, что хочет почувствовать свет дикой любви с юной девственницей даже больше, чем дышать.
Отбросьте в сторону ваши волнения и догадки. Отложим и тот факт, что Гарсиа Маркес сам боролся с роковым звоном судьбы, когда шесть лет назад у него была диагностирована лимфома и он ушел с головой в работу, а затем выпустил свои виртуозные мемуары «Жить, чтобы рассказывать о жизни». Не обращайте внимания на скудный объем этой работы. (Каждый следующий роман Гарсиа Маркеса всё тоньше и тоньше, настоящий кризис: «Сто лет одиночества» — это завораживающие 417 страниц. «Любовь во время холеры» — 348. «Генерал в своем лабиринте» — 274. Его последний, вышедший десять лет назад роман «О любви и прочих бесах», — 147. Этот, наиболее скромный, — 115.) Оставьте все эти сравнения и сопоставления, потому что новый роман Гарсиа Маркеса появляется со всей невероятностью свершившегося чуда. С момента предыдущего романа минуло десятилетие. И мы думали, что другого у нас может и не случиться.

— Ах, мой печальный мудрец, — говорит хозяйка борделя пожилому мужчине, когда он звонит ей с вопросом, который засел у него на уме, — ты пропадаешь на двадцать лет и возвращаешься только затем, чтобы попросить невозможное.
— Вдохновение не оповещает, — отвечает он.
В романе «Вспоминая моих грустных шлюх» рассказывается о встрече с четырнадцатилетней девочкой, которую нашла для героя хозяйка борделя. Девочка лежала голая в темноте, когда он впервые увидел ее, смуглую и тепленькую, чисто вымытую и приведенную в порядок от макушки до нежного пушка на лобке. У нее были маленькие груди, пальцы на ногах были такими же длинными и чувственными, как и на руках, а кожа светилась капельками пота. Но, несмотря на весь лоск и припудренность, невозможно было скрыть ее гордо очерченный нос и выразительные губы. Она была полна жизни, как боевой бычок. И крепко спала.

Мужчина никогда не вступал в интимную связь ни с кем, кроме умелых шлюх, но он разделся и провел пальцем по ее шее. Девочка повернулась к нему спиной и свернулась как улитка в раковине.
Это было для него в новинку. Он никогда не признавал уловок соблазнения, любовницу на одну ночь выбирал наугад, больше ориентируясь на цену, чем на ее прелести: «занимались мы любовью без любви, в большинстве случаев полуодетые и всегда — в потемках, чтобы казаться себе лучше, чем мы есть».
Он никогда не размышлял об этом поступке так, как в этот момент, в сумерках своей земной жизни, в поползновениях своей старости. В ту ночь он открыл для себя невероятное наслаждение: смотреть на тело спящей женщины и изучать его взглядом. Наступило утро и девочка к этому моменту осталась «абсолютной хозяйкой своей девственности». Старик положил свои деньги ей на подушку, поцеловал ее в лоб и попрощался.

Но это прощание будет столь же легким, как у Гумберта, покидающего Лолиту; как попытка Густава фон Ашенбаха отвернуться от мальчика или Данте забыть свою Беатриче. Герой Маркеса ничего не может с собой поделать: он снова набирает номер и звонит хозяйке борделя. Он начинает жить ради того момента, когда действительно сможет овладеть этой девочкой. Он мечтает, воображает, вдыхает запах и пробует на вкус, и жизнь — вопреки всем признакам ее дряхлости — внезапно оказывается пронизанной любовью.

И начинается иллюзорная охота — за искуплением, блаженством, возрождением. Старик снова и снова навещает девочку, находящуюся под действием снотворного. Он поет ей песни, приносит подарки, украшает безвкусную комнату картинами, читает вслух свои любимые книги. И каждый, всякий раз она прекрасно обнажена, священно чиста, погружена в глубокий сон. Так или иначе, жизнь продолжается в этом заблудшем раю. Люди умирают. На зеркалах остаются послания: «Тигр за едой далеко не ходит», — выводит девочка губной помадой во время редкого ночного визита в ванную комнату. «Девочка моя, мы одиноки в этом мире», — пишет он в ответ.
По мере того, как проходят ночи, он становится зависимым от вида ее теплых боков, от ее завораживающего спокойствия и приходит к неутешительному выводу: она единственная женщина, которую он когда-либо любил. «Горе мне, — заключает герой, перефразируя стихотворение Леопарди, — если это любовь, то какие терзанья». Будучи бессильным перед любовью, он начинает посвящать этой теме целые колонки в газете. Город вздыхает с пониманием. И что-то древнее и стихийное начинает пульсировать в этом печальном и безымянном латиноамериканском городе.
Как и любой роман Гарсиа Маркеса, это история одержимости. Но она столь коротка, урезана до самого необходимого, что читатель обнаруживает себя перечитывающим каждую страницу снова и снова, разбирая ее акценты. В отличие от прошлых гипнотических романов Маркеса, этот — эскизный, пронзительный. Требующий почти библейского созерцания.

И, в отличие от «Ста лет одиночества» или «Любви во время холеры», в нём нет города, полного персонажей, нет разветвленного древа родственных связей.
У нашего старика нет ни родственников, о которых можно было бы говорить, ни близких людей. Нельзя сказать, что он сожалеет об этом. Он ожидает, что умрет в одиночестве, на той же самой кровати, на которой родился. Он — «последний в роду, человек без блеска и достоинств, которому нечего было бы оставить потомкам, если бы не события» этой странной маленькой истории.
И всё же, хотя это и хроника головы и сердца одного человека, в романе есть свои незабываемые персонажи: Роса Кабаркас, древняя дева с прозрачными и жестокими глазами провидицы; Химена Ортис, брошенная невеста с мускулистыми бедрами дикой кошки; Марк Туллий, редактор, чье обаяние растопит сердце даже самого закаленного журналиста. Роман, возможно, разворачивается более насыщенно, чем привыкли читатели (яркая образность; прямо-таки руническая проза, прекрасно переведенная Эдит Гроссман), но история — классика Гарсиа Маркеса. Его воздействие насыщенно. Имеет множество разветвлений. Древовидно. И наполнено сюрпризами… Наконец, благодать, которую она дарит, приводит к очевидному выводу: это история любви. Человек не должен умереть, не познав этого чуда. Когда наступает красное зарево, Маркес, кажется, говорит следующее: «Мы все одинаковы: третьесортные писаки, выискивающие любовь, гонящиеся за спасением». И если мы не достигнем этой любви за всю жизнь, в конце придет утешение.


Это и есть добыча. И это дар. Но такая подсказка не лишит вас удовольствия найти ее. Когда всё уже будет сказано и сделано, вы прочтете книгу ради этого безошибочно узнаваемого звука: еще более хилого, но такого неутомимого.
Это голос Габриэля Гарсиа Маркеса. Всё еще говорящий.

В оригинале роман называется Memoria de mis putas tristes, на русском его переводили как:

Вспоминая моих грустных/печальных шлюх

Вспоминая моих несчастных шлюшек