Playboy 1. О писательском и политическом
Это интервью мы решили поделить на части и сопроводить описанием, чтобы вам было удобнее его изучить. Следите за анонсами следующих частей в наших соцсетях.
В этой части
Как журналистка ловила Маркеса в Нью-Йорке и пыталась с ним шутить
Вы коммунист?
Диалог двух Америк
Кто написал великий американский роман?
Игра в сотворение мира
Нобелевская премия — наиболее престижная и наименее предсказуемая награда, поэтому новость о том, что лауреатом литературной премии в 1982 году был объявлен латиноамериканец Габриэль Гарсиа Маркес, стала для нас неожиданной и радостной одновременно. Playboy публиковал произведения писателя более десяти лет, а недавно мы отправились за границу, чтобы взять его самое большое интервью. И после того, как имя лауреата уже прозвучало, а он сам выехал в Стокгольм на церемонию вручения, мы с удовольствием публикуем это интервью для наших читателей. Однако мировое литературное сообщество может полагать, что новость об этой награде была не столь неожиданной. В течение многих лет критики приходили в восторг от автора «Ста лет одиночества», прославляя его, как одного из величайших романистов-современников, и сравнивая его работы с произведениями Фолкнера или Джойса. Действительно, среди литераторов о Гарсиа Маркесе — или Габо, как его называют друзья, — давно говорят как о потенциальном нобелевском лауреате. И главный вопрос заключался в том, когда это случится, а не в том, случится ли.
Несколько важных фактов о Маркесе: он является выдающимся писателем латиноамериканского «магического реализма», стиля, в котором фантазия и реальность смешиваются в уникальной форме повествования Нового Света; его виртуозный роман «Сто лет одиночества» — о жизни, любви и революции в латиноамериканской деревне — издан более чем на 30 языках, а тираж превышает 6 млн экземпляров; эта книга считается культовой классикой в кампусах американских колледжей; до присуждения Маркесу премии Нобеля он уже получил все заслуживающие внимания международные премии.
Помимо своих литературных достижений, Маркес является политическим активистом и сторонником социальной революции в странах третьего мира и, в частности, в Латинской Америке. Также он близкий друг многих мировых лидеров, включая кубинского политического деятеля Фиделя Кастро и французского президента-социалиста Франсуа Миттерана. Его левые взгляды и происхождение сделали его противоречивой фигурой в США.
Когда в 1970 году в Штатах был опубликован роман «Сто лет одиночества», критики один за другим объявили Маркеса гением. За ним в 1975 году последовал сюрреалистический роман «Осень патриарха» о латиноамериканском диктаторе, который находится у власти так долго, что никто не помнит, как он туда попал. В апреле этого года издательство Knopf опубликует последнюю работу писателя «Хроника предсказанной смерти» — историю о сексе, убийстве и возмездии.
Родившийся в колумбийском прибрежном городке Аракатака в 1928 году, писатель рос в атмосфере, которая сделала его прирожденным рассказчиком. Сам он всегда замечал, что Аракатака была прекрасным местом для «бандитов и танцоров». Дед Габриэля рассказывал юнцу правдивые истории о войне, несправедливости и политике, а бабушка рассказывала на ночь сказки о сверхъестественном.
С 18 лет Гарсиа Маркес знал, что внутри него зреет большая книга о Латинской Америке. В молодости он изучал юриспруденцию в университете Боготы и занимался этим вплоть до конца сороковых, пока не уволился, чтобы зарабатывать на жизнь писательством и журналистикой. Пятидесятые и шестидесятые годы он посвятил путешествиям, работая репортером в Париже, Риме и Каракасе, а также корреспондентом «Пренса Латина», информагентства революционной Кубы. Во время одной из коротких поездок домой в 1958 году Маркес женился на любви своего детства, Мерседес Барча. И если он не писал статьи в газету, то занимался художественной литературой: повестями «Палая листва», «Полковнику никто не пишет», романом «Проклятое время» и сборником «Похороны Великой Мамы», исследователи которых сейчас называют эти произведения первыми набросками «Ста лет одиночества». К 1965 году Гарсиа Маркес оказался в Мехико, содержа свою жену и двух сыновей. Именно там и созрела окончательно идея романа «Сто лет одиночества».
За годы, прошедшие с момента его публикации в 1967 году, Маркес стремительно обнаружил свои благосостояние, политическое влияние и международную известность, присущую кинозвездам и государственным деятелям. Семья Гарсиа теперь владеет элегантными резиденциями в Париже и Мехико, а сам Гарсиа использовал свое влияние, чтобы стать неофициальным амбассадором левых сил в Латинской Америке. Безуспешно он пытался игнорировать свою известность, говоря: «Я ненавижу, когда меня превращают в публичное зрелище».
В прошлом году Playboy дал зеленый свет журналистке Клаудии Дрейфус на попытку расспросить этого необычного писателя. Вот ее отчет:
«Назвать Гарсиа Маркеса неуловимым — это преуменьшение. Он не отвечает на письма из опасения, что корреспонденция будет продана на аукционе. Его телефон, кажется, постоянно отключен. Я писала ему лично по разным адресам в Париже и периодически звонила его агенту в Испании. Ничего не происходило. Затем, однажды днем в Нью-Йорке, Грегори Рабасса, английский переводчик автора, позвонил со словами: «Габо в Нью-Йорке, всего на вечер. Если поспешишь, сможешь его поймать».
В следующее мгновение я уже связалась с Гарсиа Маркесом в его отеле на Парк-авеню. «Мистер Гарсиа Маркес, о вас пишут так много и в этом так мало правды, — сказала я. — Вместе с Playboy Interview вы могли бы развеять все эти выдумки. Более того, учитывая ситуацию в Центральной Америке, североамериканцам было бы интересно услышать другой голос, говорящий о латиноамериканских реалиях. Почему бы вам не рассказать нам свою версию этой истории?»
Гарсиа Маркес был заинтригован. В марте 1981 года ему пришлось бежать из родной Колумбии после того, как местные военные попытались связать его с партизанской организацией кастроитов. Из-за связей Маркеса с Кастро в Штатах у него возникли проблемы с Госдепартаментом, и ему выдали визу с ограниченным въездом. Да, он хотел бы поговорить обо всём этом. И он спросил, говорю ли я по-испански.
— Нет.
— Может быть, по-французски?
— Совсем немного.
— Что ж, какой еще язык вы знаете?
Мое сердце рухнуло, когда я произнесла в ответ самый не подходящий для этой ситуации язык: немецкий. Мы оба захихикали над нелепостью моего ответа.
— Что-нибудь придумаем, — сказал Маркес. — Увидимся либо в Париже, либо в Барселоне. На ваш выбор.
— Я предпочитаю Париж, — сказала я.
— Да, — рассмеялся он и затем добавил, — этот разговор начинает походить на сцену из романа Дос Пассоса.
Два месяца спустя мы встретились в его очаровательных современных апартаментах в многоэтажном здании, возвышающемся над Парижем. Девять дней мы разговаривали, спорили и парировали друг другу с помощью Патриции Ньюкомер, которая выполняла работу по переводу с испанского на английский. Иногда жена автора Мерседес, смуглая женщина со спокойными манерами, присутствовала на встречах.
Между прочим, наш разговор о латиноамериканской политике велся в тот момент, когда на первых полосах газет еще был Сальвадор: до исхода прошлогоднего конфликта на Фолклендских островах и возобновления напряженности в Никарагуа. А следовательно, беседу стоит читать исходя из этого контекста.
Как ни странно, игривого черного юмора, который успел стать визитной карточкой Гарсиа Маркеса, я добилась от него не сразу. Он давал это интервью для потомков и, боже, относился к нему со всей серьезностью.
Несколько важных фактов о Маркесе: он является выдающимся писателем латиноамериканского «магического реализма», стиля, в котором фантазия и реальность смешиваются в уникальной форме повествования Нового Света; его виртуозный роман «Сто лет одиночества» — о жизни, любви и революции в латиноамериканской деревне — издан более чем на 30 языках, а тираж превышает 6 млн экземпляров; эта книга считается культовой классикой в кампусах американских колледжей; до присуждения Маркесу премии Нобеля он уже получил все заслуживающие внимания международные премии.
Помимо своих литературных достижений, Маркес является политическим активистом и сторонником социальной революции в странах третьего мира и, в частности, в Латинской Америке. Также он близкий друг многих мировых лидеров, включая кубинского политического деятеля Фиделя Кастро и французского президента-социалиста Франсуа Миттерана. Его левые взгляды и происхождение сделали его противоречивой фигурой в США.
Когда в 1970 году в Штатах был опубликован роман «Сто лет одиночества», критики один за другим объявили Маркеса гением. За ним в 1975 году последовал сюрреалистический роман «Осень патриарха» о латиноамериканском диктаторе, который находится у власти так долго, что никто не помнит, как он туда попал. В апреле этого года издательство Knopf опубликует последнюю работу писателя «Хроника предсказанной смерти» — историю о сексе, убийстве и возмездии.
Родившийся в колумбийском прибрежном городке Аракатака в 1928 году, писатель рос в атмосфере, которая сделала его прирожденным рассказчиком. Сам он всегда замечал, что Аракатака была прекрасным местом для «бандитов и танцоров». Дед Габриэля рассказывал юнцу правдивые истории о войне, несправедливости и политике, а бабушка рассказывала на ночь сказки о сверхъестественном.
С 18 лет Гарсиа Маркес знал, что внутри него зреет большая книга о Латинской Америке. В молодости он изучал юриспруденцию в университете Боготы и занимался этим вплоть до конца сороковых, пока не уволился, чтобы зарабатывать на жизнь писательством и журналистикой. Пятидесятые и шестидесятые годы он посвятил путешествиям, работая репортером в Париже, Риме и Каракасе, а также корреспондентом «Пренса Латина», информагентства революционной Кубы. Во время одной из коротких поездок домой в 1958 году Маркес женился на любви своего детства, Мерседес Барча. И если он не писал статьи в газету, то занимался художественной литературой: повестями «Палая листва», «Полковнику никто не пишет», романом «Проклятое время» и сборником «Похороны Великой Мамы», исследователи которых сейчас называют эти произведения первыми набросками «Ста лет одиночества». К 1965 году Гарсиа Маркес оказался в Мехико, содержа свою жену и двух сыновей. Именно там и созрела окончательно идея романа «Сто лет одиночества».
За годы, прошедшие с момента его публикации в 1967 году, Маркес стремительно обнаружил свои благосостояние, политическое влияние и международную известность, присущую кинозвездам и государственным деятелям. Семья Гарсиа теперь владеет элегантными резиденциями в Париже и Мехико, а сам Гарсиа использовал свое влияние, чтобы стать неофициальным амбассадором левых сил в Латинской Америке. Безуспешно он пытался игнорировать свою известность, говоря: «Я ненавижу, когда меня превращают в публичное зрелище».
В прошлом году Playboy дал зеленый свет журналистке Клаудии Дрейфус на попытку расспросить этого необычного писателя. Вот ее отчет:
«Назвать Гарсиа Маркеса неуловимым — это преуменьшение. Он не отвечает на письма из опасения, что корреспонденция будет продана на аукционе. Его телефон, кажется, постоянно отключен. Я писала ему лично по разным адресам в Париже и периодически звонила его агенту в Испании. Ничего не происходило. Затем, однажды днем в Нью-Йорке, Грегори Рабасса, английский переводчик автора, позвонил со словами: «Габо в Нью-Йорке, всего на вечер. Если поспешишь, сможешь его поймать».
В следующее мгновение я уже связалась с Гарсиа Маркесом в его отеле на Парк-авеню. «Мистер Гарсиа Маркес, о вас пишут так много и в этом так мало правды, — сказала я. — Вместе с Playboy Interview вы могли бы развеять все эти выдумки. Более того, учитывая ситуацию в Центральной Америке, североамериканцам было бы интересно услышать другой голос, говорящий о латиноамериканских реалиях. Почему бы вам не рассказать нам свою версию этой истории?»
Гарсиа Маркес был заинтригован. В марте 1981 года ему пришлось бежать из родной Колумбии после того, как местные военные попытались связать его с партизанской организацией кастроитов. Из-за связей Маркеса с Кастро в Штатах у него возникли проблемы с Госдепартаментом, и ему выдали визу с ограниченным въездом. Да, он хотел бы поговорить обо всём этом. И он спросил, говорю ли я по-испански.
— Нет.
— Может быть, по-французски?
— Совсем немного.
— Что ж, какой еще язык вы знаете?
Мое сердце рухнуло, когда я произнесла в ответ самый не подходящий для этой ситуации язык: немецкий. Мы оба захихикали над нелепостью моего ответа.
— Что-нибудь придумаем, — сказал Маркес. — Увидимся либо в Париже, либо в Барселоне. На ваш выбор.
— Я предпочитаю Париж, — сказала я.
— Да, — рассмеялся он и затем добавил, — этот разговор начинает походить на сцену из романа Дос Пассоса.
Два месяца спустя мы встретились в его очаровательных современных апартаментах в многоэтажном здании, возвышающемся над Парижем. Девять дней мы разговаривали, спорили и парировали друг другу с помощью Патриции Ньюкомер, которая выполняла работу по переводу с испанского на английский. Иногда жена автора Мерседес, смуглая женщина со спокойными манерами, присутствовала на встречах.
Между прочим, наш разговор о латиноамериканской политике велся в тот момент, когда на первых полосах газет еще был Сальвадор: до исхода прошлогоднего конфликта на Фолклендских островах и возобновления напряженности в Никарагуа. А следовательно, беседу стоит читать исходя из этого контекста.
Как ни странно, игривого черного юмора, который успел стать визитной карточкой Гарсиа Маркеса, я добилась от него не сразу. Он давал это интервью для потомков и, боже, относился к нему со всей серьезностью.
1983 г. — Прим. ред.
Письмо этого издателя переведено у нас
Интервью было опубликовано в американском выпуске журнала за февраль 1983 года
Реклама из выпуска
Госдепартамент может прекратить игру с визами, когда захочет, и навсегда исключить меня из Соединенных Штатов.
В один из дней, пытаясь рассмешить Маркеса, я принесла ему коробку трюфелей от лучшего парижского шоколатье. В романе «Сто лет одиночества» священник возносился над землей каждый раз, когда пил горячий шоколад.
— Вы сможете вознестись после этого? — спросила я.
— Это работает только с жидким шоколадом! — сказал он мрачно. И швырнул трюфели в дальний угол комнаты.
Всё же, когда Гарсиа Маркесу вручат в Стокгольме Нобелевскую премию, он получит и то, что оценит куда больше шоколада: 57 фунтов стерлингов наличными, большое признание и гарантированное место в истории литературы. Поездка станет восхитительной для Маркеса — выдумщика, начинавшего писательскую деятельность в Аракатаке, рисовавшего карикатуры на мистические сказки своей бабушки; человека, который пишет, потому что хочет «получать еще больше любви».
PLAYBOY: После публикации «Ста лет одиночества» вы получили множество рецензий. Ваше имя упоминается в качестве потенциального лауреата Нобелевской премии, а Джон Леонард из "Нью-Йорк Таймс" однажды сказал: «Великий американский роман был написал латиноамериканцем». Учитывая всё перечисленное, вам не кажутся ироничными ситуация с Госдепартаментом и те трудности, которые возникают с вашей визой каждый раз при въезде в США?
ГАРСИА МАРКЕС: Во-первых, великий американский роман был написан Германом Мелвиллом. Что касается моих, как вы деликатно это называете, трудностей, они связаны с моей политической позицией, и это ни для кого не секрет. Неприятно. Как если бы, знаете, у меня была отметина на лбу, но так не должно быть. Я — один из величайших пропагандистов североамериканской литературы. Я говорил своей аудитории по всему миру, что североамериканские романисты были гигантами столетия. Более того, в Соединенных Штатах происходят большие культурные изменения из-за влияния Латинской Америки — и моя работа является частью этого влияния. Я должен иметь более свободную возможность быть частью этой страны.
Почему у вас не получается?
Истоки этого дела лежат в 1961 году, когда я работал в кубинском информагентстве в Нью-Йорке. Я даже не был начальником отдела. С того времени нам с женой стали говорить, что мы "не имеем права на въезд", когда мы хотели посетить США. Так продолжалось до 1971 года, пока Колумбийский университет не присвоил мне почетную степень. С тех пор у меня была своего рода условная виза, с которой я чувствовал себя неуверенно. Всё это — игра, созданная Государственным департаментом США. Пугает только то, что Госдепартамент может прекратить эту игру, когда захочет, и навсегда исключить меня из Соединенных Штатов. Но ни один культурный человек сегодня не может существовать без регулярных поездок в США.
Несмотря на ваши проблемы с визой и левые взгляды, очевидно, что вы испытываете настоящую привязанность к американцам и американской культуре.
Да, народ Соединенных Штатов — это люди, которыми я восхищаюсь больше всего. Единственное, что остается для меня непонятным, так это то, почему страна, которой так хорошо удается делать так много вещей, не может добиться большего успеха в выборе своих президентов. Но мы можем поговорить об этом позже. Обратите внимание, вы не задали мне вопрос, с которого начинают свой разговор все интервьюеры.
Какой вопрос?
Вы не спросили, коммунист ли я.
Мы подумали оставить нашим читателям возможность делать собственные выводы. Было бы странно для Америки задавать такие вопросы после периода маккартизма.
Да, но читатели Playboy всё равно удивятся, почему вы не спросили меня об этом.
Хорошо. Вы коммунист?
Конечно, нет. Нет и никогда не был. А также не принадлежал ни к какой политической партии. Иногда у меня складывается впечатление, что в Штатах существует тенденция отделять мою писательскую деятельность от политической, как будто они противоположны друг другу. Но это не так.
На самом деле конфликт с интересами Соединенных Штатов заключается только в том, что я занимаю позицию латиноамериканца-антиколониалиста. Проще говоря, это вызывает у некоторых людей ощущение, что я — враг Соединенных Штатов. Но что бы я хотел исправить, так это ошибки и проблемы Америки в целом. И я бы мыслил точно так же, если бы был североамериканцем. Пожалуй, если бы я был североамериканцем, то придерживался бы еще более радикальной позиции, ведь это касалось бы ошибок и проблем в моей стране.
Кстати, почему вы называете Соединенные Штаты Северной Америкой?
Меня беспокоит, что народ Соединенных Штатов присвоил себе слово «Америка» так, будто эти люди — единственные американцы. Фактически Америка начинается на Южном полюсе и заканчивается на Северном. Но когда жители Штатов называют себя американцами, они сообщают нам, что считают себя единственными жителями Америки. На самом деле, все эти люди — жители безымянной страны.
Что вы имеете в виду?
Без названия. Нужно найти это название, потому что сейчас его нет. Есть Мексиканские Соединенные Штаты, есть Соединенные Штаты Бразилии. Но просто — Соединенные Штаты? Чего или чьи? И сейчас поймите: я говорю это с любовью. Как я уже упоминал ранее, я люблю североамериканскую литературу. Единственная школа, к которой я принадлежу, — это литература Соединенных Штатов, а критики Соединенных Штатов лучше всего понимают мои работы. Но как латиноамериканец, как сторонник Латинской Америки, я не могу не чувствовать обиду, когда североамериканцы присваивают себе слово «Америка». На мой взгляд, Америка походит на судно с первым классом, туристическим классом, трюмом и матросами. Мы, латиноамериканцы, не хотим валяться в трюме, и мы не хотим, чтобы североамериканцы занимали первый класс. Мы также не хотим потопить первый класс, потому как сделай мы это, всё судно пойдет ко дну. Историческое предназначение Латинской и Северной Америк заключается в том, чтобы управлять этим судном вместе. С другой стороны, Куба в значительной степени является частью этого американского корабля. Иногда я думаю, что для кубинской революции было бы безопаснее, если бы ее народ мог нанять буксир и отбуксировать себя в другое место: куда-нибудь за 90 миль от Флориды.
Продолжая нашу игру в сотворение мира, что еще мы могли бы отбуксировать?
Если бы у нас была такая возможность, то, вероятно, мы могли бы перебросить реки и океаны туда, где они необходимы. Мир несправедлив. Но, кажется, сдвиги уже происходят, не так ли? Половина Мексики была захвачена и передана Соединенным Штатам. То же самое Штаты сделали и с Пуэрто-Рико, по которому мы испытываем огромную ностальгию, потому что это латиноамериканская страна. Это же происходит и со многими странами Восточной Европы. Но я не хочу показаться фанатиком.
Это правда, что в 1961 году вы без гроша в кармане совершили автобусную поездку по югу США в качестве репортера?
Да. Я тогда прочитал Фолкнера и очень восхитился им, поэтому я решил путешествовать на — как вы это называете? — «Гончей» от Нью-Йорка до мексиканской границы. Я ехал на автобусе, потому что хотел увидеть страну маленьких, пыльных дорог, описанную Фолкнером, а еще потому что у меня почти не было денег.
И как это выглядело?
Я увидел мир, очень похожий на мой родной город Аракатака в Колумбии. Как и в фабричном поселке United Fruit, в Аракатаке были такие же деревянные лачуги с крышами из оцинкованной жести. В «стране Фолкнера» я запомнил еще то, как смотрел на маленькие магазинчики вдоль проезжей части, где люди сидели перед входом, закинув ноги на перила.
Здесь была всё та же пропасть между бедными и богатыми. В некотором смысле мне показалось, что Фолкнер стал писателем Карибского бассейна из-за большого влияния, которое этот регион оказал на Мексиканский залив и Миссисипи.
— Вы сможете вознестись после этого? — спросила я.
— Это работает только с жидким шоколадом! — сказал он мрачно. И швырнул трюфели в дальний угол комнаты.
Всё же, когда Гарсиа Маркесу вручат в Стокгольме Нобелевскую премию, он получит и то, что оценит куда больше шоколада: 57 фунтов стерлингов наличными, большое признание и гарантированное место в истории литературы. Поездка станет восхитительной для Маркеса — выдумщика, начинавшего писательскую деятельность в Аракатаке, рисовавшего карикатуры на мистические сказки своей бабушки; человека, который пишет, потому что хочет «получать еще больше любви».
PLAYBOY: После публикации «Ста лет одиночества» вы получили множество рецензий. Ваше имя упоминается в качестве потенциального лауреата Нобелевской премии, а Джон Леонард из "Нью-Йорк Таймс" однажды сказал: «Великий американский роман был написал латиноамериканцем». Учитывая всё перечисленное, вам не кажутся ироничными ситуация с Госдепартаментом и те трудности, которые возникают с вашей визой каждый раз при въезде в США?
ГАРСИА МАРКЕС: Во-первых, великий американский роман был написан Германом Мелвиллом. Что касается моих, как вы деликатно это называете, трудностей, они связаны с моей политической позицией, и это ни для кого не секрет. Неприятно. Как если бы, знаете, у меня была отметина на лбу, но так не должно быть. Я — один из величайших пропагандистов североамериканской литературы. Я говорил своей аудитории по всему миру, что североамериканские романисты были гигантами столетия. Более того, в Соединенных Штатах происходят большие культурные изменения из-за влияния Латинской Америки — и моя работа является частью этого влияния. Я должен иметь более свободную возможность быть частью этой страны.
Почему у вас не получается?
Истоки этого дела лежат в 1961 году, когда я работал в кубинском информагентстве в Нью-Йорке. Я даже не был начальником отдела. С того времени нам с женой стали говорить, что мы "не имеем права на въезд", когда мы хотели посетить США. Так продолжалось до 1971 года, пока Колумбийский университет не присвоил мне почетную степень. С тех пор у меня была своего рода условная виза, с которой я чувствовал себя неуверенно. Всё это — игра, созданная Государственным департаментом США. Пугает только то, что Госдепартамент может прекратить эту игру, когда захочет, и навсегда исключить меня из Соединенных Штатов. Но ни один культурный человек сегодня не может существовать без регулярных поездок в США.
Несмотря на ваши проблемы с визой и левые взгляды, очевидно, что вы испытываете настоящую привязанность к американцам и американской культуре.
Да, народ Соединенных Штатов — это люди, которыми я восхищаюсь больше всего. Единственное, что остается для меня непонятным, так это то, почему страна, которой так хорошо удается делать так много вещей, не может добиться большего успеха в выборе своих президентов. Но мы можем поговорить об этом позже. Обратите внимание, вы не задали мне вопрос, с которого начинают свой разговор все интервьюеры.
Какой вопрос?
Вы не спросили, коммунист ли я.
Мы подумали оставить нашим читателям возможность делать собственные выводы. Было бы странно для Америки задавать такие вопросы после периода маккартизма.
Да, но читатели Playboy всё равно удивятся, почему вы не спросили меня об этом.
Хорошо. Вы коммунист?
Конечно, нет. Нет и никогда не был. А также не принадлежал ни к какой политической партии. Иногда у меня складывается впечатление, что в Штатах существует тенденция отделять мою писательскую деятельность от политической, как будто они противоположны друг другу. Но это не так.
На самом деле конфликт с интересами Соединенных Штатов заключается только в том, что я занимаю позицию латиноамериканца-антиколониалиста. Проще говоря, это вызывает у некоторых людей ощущение, что я — враг Соединенных Штатов. Но что бы я хотел исправить, так это ошибки и проблемы Америки в целом. И я бы мыслил точно так же, если бы был североамериканцем. Пожалуй, если бы я был североамериканцем, то придерживался бы еще более радикальной позиции, ведь это касалось бы ошибок и проблем в моей стране.
Кстати, почему вы называете Соединенные Штаты Северной Америкой?
Меня беспокоит, что народ Соединенных Штатов присвоил себе слово «Америка» так, будто эти люди — единственные американцы. Фактически Америка начинается на Южном полюсе и заканчивается на Северном. Но когда жители Штатов называют себя американцами, они сообщают нам, что считают себя единственными жителями Америки. На самом деле, все эти люди — жители безымянной страны.
Что вы имеете в виду?
Без названия. Нужно найти это название, потому что сейчас его нет. Есть Мексиканские Соединенные Штаты, есть Соединенные Штаты Бразилии. Но просто — Соединенные Штаты? Чего или чьи? И сейчас поймите: я говорю это с любовью. Как я уже упоминал ранее, я люблю североамериканскую литературу. Единственная школа, к которой я принадлежу, — это литература Соединенных Штатов, а критики Соединенных Штатов лучше всего понимают мои работы. Но как латиноамериканец, как сторонник Латинской Америки, я не могу не чувствовать обиду, когда североамериканцы присваивают себе слово «Америка». На мой взгляд, Америка походит на судно с первым классом, туристическим классом, трюмом и матросами. Мы, латиноамериканцы, не хотим валяться в трюме, и мы не хотим, чтобы североамериканцы занимали первый класс. Мы также не хотим потопить первый класс, потому как сделай мы это, всё судно пойдет ко дну. Историческое предназначение Латинской и Северной Америк заключается в том, чтобы управлять этим судном вместе. С другой стороны, Куба в значительной степени является частью этого американского корабля. Иногда я думаю, что для кубинской революции было бы безопаснее, если бы ее народ мог нанять буксир и отбуксировать себя в другое место: куда-нибудь за 90 миль от Флориды.
Продолжая нашу игру в сотворение мира, что еще мы могли бы отбуксировать?
Если бы у нас была такая возможность, то, вероятно, мы могли бы перебросить реки и океаны туда, где они необходимы. Мир несправедлив. Но, кажется, сдвиги уже происходят, не так ли? Половина Мексики была захвачена и передана Соединенным Штатам. То же самое Штаты сделали и с Пуэрто-Рико, по которому мы испытываем огромную ностальгию, потому что это латиноамериканская страна. Это же происходит и со многими странами Восточной Европы. Но я не хочу показаться фанатиком.
Это правда, что в 1961 году вы без гроша в кармане совершили автобусную поездку по югу США в качестве репортера?
Да. Я тогда прочитал Фолкнера и очень восхитился им, поэтому я решил путешествовать на — как вы это называете? — «Гончей» от Нью-Йорка до мексиканской границы. Я ехал на автобусе, потому что хотел увидеть страну маленьких, пыльных дорог, описанную Фолкнером, а еще потому что у меня почти не было денег.
И как это выглядело?
Я увидел мир, очень похожий на мой родной город Аракатака в Колумбии. Как и в фабричном поселке United Fruit, в Аракатаке были такие же деревянные лачуги с крышами из оцинкованной жести. В «стране Фолкнера» я запомнил еще то, как смотрел на маленькие магазинчики вдоль проезжей части, где люди сидели перед входом, закинув ноги на перила.
Здесь была всё та же пропасть между бедными и богатыми. В некотором смысле мне показалось, что Фолкнер стал писателем Карибского бассейна из-за большого влияния, которое этот регион оказал на Мексиканский залив и Миссисипи.
«Моби Дик, или Белый кит» — Прим. ред.
Greyhound (дословно с англ. «Гончая») — популярная автобусная компания Северной Америки с дешевыми билетами. —
Прим. пер.
Прим. пер.
До 1970 года United Fruit Company была крупнейшей американской корпорацией, экспортирующей тропические фрукты из стран третьего мира в США и Европу. Также стала прототипом банановой компании в романе «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса. — Прим. пер.
Меня беспокоит, что народ Соединенных Штатов присвоил себе слово «Америка» так, будто эти люди — единственные американцы.
Читайте вторую часть!
Playboy 2. О друзьях и социализме
«После успеха романа у меня появилась возможность жить в любой точке мира, где бы я ни захотел. Вместе с тем у меня начались проблемы в Колумбии. Дело в том, что там я — национальная собственность, национальное достояние. И все колумбийцы относятся ко мне исходя из этого факта. А значит, у меня нет никакого личного пространства».
